26 августа 2015

Николай Власенко: «Полное импортозамещение — это тупик»

В большом интервью «Новому Калининграду.Ru» сенатор Совета Федерации от Калининградской области Николай Власенко рассказал о том, почему и какие экономические реформы в стране назрели, отчего народ на фоне кризиса готов их принять, чем вредно «полное импортозамещение», что будет делать в Совфеде экс-глава РЖД, а также — как скукожились амбиции Калининграда в отношении федеральных мер поддержки в преддверии 2016 года.

«Нужен новый виток приватизациии»

— Николай Владимирович, мы обычно берём у государственных деятелей вашего уровня интервью раз в год, не чаще. Последний раз мы обсуждали ситуацию в стране и регионе в декабре прошлого года. Но сейчас ситуация непростая, да и вы сами предложили встретиться, сообщив, что у вас есть какие-то свежие идеи насчёт того, как стоит реформировать российскую экономику. Тогда вначале вам слово.
— Рецепты, которые сегодня реализуются, рецепты, связанные с ограничениями, ужесточениями, запрещениями, сжиганиями и прочим-прочим, конечно же, деструктивны по своей сути и ни к чему, кроме как к деградации экономики, не ведут. Поэтому я набросал несколько тезисов. Я их и раньше озвучивал, а сейчас сложил вместе и попытался ответить на вопрос, что бы могло дать новый толчок российской экономике.
Первый тезис. Сейчас мы говорим об очень узкой доле малого и среднего бизнеса, он занимает не более 20 процентов в российской экономике. И это вопрос даже не поддержки каких-то предприятий; того, кто безжизненный, сколько ни поддерживай, он всё равно помрёт. В той же Америке из 10 бизнесов 9 закрываются в первый год, никто не делает из этого проблемы. Ведь люди не умирают физически, они уходят в какие-то другие сферы, становятся менеджерами. Этот процесс нормален.
Но чтобы у нас вырастали крепкие предприятия, нужно много мелких — однако у нас нет секторов, где они могли бы работать. 70 процентов экономики — это государственные и квазигосударственные компании. Это гигантский сегмент, в который нет доступа малому и среднему бизнесу.
Сейчас пытаются предпринимать определённые меры по допуску субъектов МСП к участию в тендерах, но этот процесс не имеет рыночной природы. Всё, что насильно, является безжизненным, как только исчезают обязательства, всё умирает. А мы говорим об объективных процессах.
В США доля госкомпаний и компаний с госучастием составляет 13 процентов. В Великобритании их доля также очень низка. Я беседовал с англичанами, у них очень мощная конкуренция — в каждом секторе гигантское количество участников. Если бы мы сознательно пошли на снижение участия государства в экономике, это имело бы серьёзный мультипликативный эффект: когда в разных секторах действует большое количество разных игроков, невозможно придумать субъективные законы для одной-двух компаний или олигополии, сложившейся в определённом секторе. Эта ситуация заставляет создавать универсальные законы, действующие на всех одинаково. Потому что слишком их много, чтобы пытаться что-то сделать для одного. Не говоря уже о пользе конкуренции. Все участники рынка заинтересованы в равных законах и универсальном правоприменении, иначе придётся делать слишком много исключений.
Сейчас, если мы возьмём любой сектор более-менее приличный, кроме, разве что, торговли, то обнаружим в нём несколько монополистов, играющих основную роль. А малого и среднего бизнеса нет, но это — планктон. Нет среднего бизнеса, нет и нового крупного бизнеса. Кто те новые предприниматели, которые выросли в Калининграде? Их практически нет. Волна, появившаяся в девяностые, присутствует на рынке, а молодая поросль с новыми предприятиями — нет. Но чем больше участников, тем больше конкуренция, а если ты конкурентоспособен, если создаёшь уникальный продукт, для тебя не так важны кредитные ставки и вообще состояние внешней среды. Для кого-то, кто сегодня качается, потрясения являются смертельными, а для конкурентоспособных это средство получения новых возможностей. Планктон насыщает рыб, из маленьких компаний создаются крупные.
— Наверное, это стимулирует и инвестиционные потоки, зачем крупной компании инвестировать в другую крупную компанию?
— Именно по этой причине венчурные фонды в России не прижились. На Западе это мощные инфраструктурные единицы, занимающиеся развитием стартапов, а потом на них же зарабатывают. Здесь никто не хочет никого выращивать, имеешь главную компетенцию, административный ресурс, а остальные сами к тебе придут, когда им будет плохо. То есть, опять же, сформирована некая олигополия. Так что первоочередная задача — расчистка государственного сектора.
Второй тезис — приватизация. Нужно делать новый виток приватизации. Чётко осознавая, что справедливой приватизации не бывает никогда. Как можно справедливо разделить ресурсы? Никак. Всегда будут претензии. Главное — чтобы правила были универсальными для всех. Но государству нужно избавляться от этого дикого количества непрофильных активов. Заберите у него колхозы, принадлежащие Минобороны, так называемые «стратегические предприятия Минфина», даже мэрия Москвы имеет 27 гостиниц. Понятно, что с точки зрения эффективности это сомнительный собственник. Нужно запретить все непрофильные активы на муниципальном уровне, где зачастую создаются «разовые» компании, на региональном, на федеральном уровне. Всё зависит от задач. Иногда мы создаём как бы социальную компанию, убивая при этом рынок. Чем хороши американцы с точки зрения дотаций: у них всегда персональный подход. Если кто-то не может оплачивать коммунальные услуги, это не значит, что мы должны давить всех остальных и снижать стоимость коммунальных услуг. Если мы опускаем цену ниже экономически выгодного уровня, то потом создаём под эти услуги муниципальную компанию, которая дотируется из муниципального же бюджета, а потом банкротится. Хотя на это место могли бы прийти коммерсанты.
В министерстве строительства РФ уверены в том, что, если передать несколько тысяч убыточных предприятий в сфере ЖКХ в частные руки, они будут более прибыльными. До конца 2014 года министерство планировало составить список таких МУПов и ГУПов, а в 2016 году по договорам концессии передать их инвесторам.
— Вы упомянули муниципальную историю и ЖКХ, но активы муниципальных предприятий в этой сфере, у нас по крайней мере, находятся в настолько ужасном состоянии, что найти предпринимателя, готового взять на себя такие риски, никак не получается. Хотя, конечно, торговать теплом на условиях монополии есть, в теории, весьма выгодное занятие. Но на практике теплосети нынче находятся в таком состоянии, что для приведения их в божеский вид нужны столь большие инвестиции, что сумасшедших не найти. Хотя пытались, разговоры о концессии в сфере ЖКХ вёл ещё Юрий Савенко.
— Вы когда-нибудь сталкивались с тем, как тарифная служба формирует тарифы на услуги ЖКХ? Парадоксальная вещь: я спрашивал у них, какую рентабельность по чистой прибыли они закладывают в тариф? Они говорят: никакой. Только инвестиционная составляющая.
— Пользуясь вашей любимой фразой про политику, можно сказать, что формирование тарифов — это искусство возможного.
— Именно. И поэтому система контроля за муниципальными предприятиями по сути своей порочна. Как правило, природа «неправильных» предприятий лежит именно в таких моментах. В отсутствии рыночных механизмов. Чтобы реализовывать такие идеи, нужно немножко поменять парадигму.
Нефть заканчивается, точнее, заканчивается её эффект на благосостояние населения. И пока непонятно, станет ли она вновь драйвером. Нужна новая экономическая политика, нужно запускать настоящий рынок со всеми вытекающими последствиями.

Третий пункт не менее очевиден. Это демонополизация. Когда я слышу понятие «естественная монополия», у меня тут же вопрос: почему естественная?
— Есть, наверное, определённые соображения хотя бы государственной безопасности. Во многих европейских странах существуют транспортные монополии, энергетические.
— Совершенно верно, и иногда это оправдано соображениями эффективности. Вся инфраструктура — дороги, линии передач, чтобы избежать дублирования, должна быть государственной. В таких случаях государство получает выигрыш на масштабе, являясь монополией. Даже вышки сотовой связи должны быть государственными. А то сейчас на каждом доме каждая компания лепит свои антенны; хорошо, что их сейчас всего 3–4.
— В итоге Дом Советов обвалится под их весом.
— Может и обвалиться. Государство в таких вопросах могло бы быть эффективным участником.
— Но мы видели попытку реформы РАО «ЕЭС России», которая проходила под флагом демонополизации и повышения конкуренции на энергетическом рынке. Но пересчитать регионы, где после реформы появилась хотя бы какая-то конкуренция, можно по пальцам. В целом же реформа привела лишь к перераспределению активов, а монополия осталась.
— Это была именно попытка реформы, она была недокручена, хотя сама идея была неплоха: сети, линии передач остаются государственными, а всё остальное, сбыт и генерация вполне могут быть частными. В Германии даже физлица могут поставлять на общий рынок излишки электроэнергии со своих частных солнечных или ветряных микростанций. Здесь всё сводится, как и с любой идеей, к особенностям реализации. Как и с законами, любой самый правильный закон может быть выхолощен плохим правоприменением. Как и Конституция.
                                                       «К переменам должен быть готов народ»
— Вы сказали, что было бы неплохо сделать. Но интереснее всё же понять, как это сделать. Тем более что, не в обиду, но ваши идеи не так чтобы революционны, а частично вообще лежат на поверхности довольно давно. Более того, определённые попытки сократить практику использования непрофильных активов естественными монополиями у вас были — чем они закончились?
— Случилась интересная вещь. Мой законопроект не «завернули», но вернули на доработку. А потом было выступление Путина, который запретил спортивным клубам покупать дорогих игроков за деньги естественных монополий. То есть частично моё предложение всё же было реализовано. Но, безусловно, всё, о чём я сказал, может быть реализовано лишь в рамках новой стратегии. Это дело не одного дня, не одного года, и, как говорил Майкл Портер, если стратегию не писало первое лицо, она всегда будет безжизненной. Какой бы идеальной она ни была.
— А как это сделать? Вряд ли наша с вами беседа станет стимулом для каких-то действий пресловутого первого лица. То есть, возможно, завтра утром он прочтёт текст и тут же скажет: «О! А Николай Владимирович-то интересные вещи предлагает, надо подумать…». Что делать-то? Формировать следующую Госдуму так, чтобы там сидели люди, разделяющие ваши взгляды?
— Кстати, да. Конечно, революционные идеи через Госдуму не проходят, но понятно, что начинается новый избирательный цикл. Вода камень точит. Мне интересно было высказаться, у меня не стоит задачи выносить свои мысли на федеральный уровень. Но сейчас многие высказываются на тему развития экономики, почему бы мне не стать одним из них? Моё дело, как говорится, прокукарекать, а там — рассветай, не рассветай…
— Тогда, возможно, мои вопросы помогут уточнить ваши идеи. Я перечитал последний наш разговор в декабре прошлого года, тогда экономическая ситуация была похожей, но, судя по всему, не такой мрачной, как сейчас. Сегодня мы видим, как волнения на американских и азиатских фондовых рынках накладываются на падающую цену нефти и ситуацию в российской экономике, исторический курс доллара обновлён. В прошлый раз вы сказали буквально: «Я абсолютно искренне говорю, мне даже нравится сегодняшняя ситуация». Она вам продолжает нравиться?
— Да. Я считаю, что мы несколько лет назад закончили тот экономический вектор, которым мы шли, закончился экономический рост, стали падать инвестиции.
Всё, парадигма закончилась, нужна новая. Но к переменам должен быть готов народ. Ещё полгода — и он будет готов. Готов в хорошем смысле, не громить витрины, а психологически готов видеть то, что не был готов раньше.

Министерство экономического развития РФ подготовило прогноз развития страны, согласно которому Россия сможет выйти из рецессии только к 2017 году. Подобный вариант развития событий ожидает отечественную экономику, в случае если цена на нефть не будет превышать $40. При этом курс доллара будет держаться выше 75 руб., а к 2018 году поднимется до 78 руб.
— Может быть, это умозрительное заключение, но Минэкономразвития, которое, наверное, пора переименовать, потому что с развитием есть определённые проблемы, лишь фиксирует одно за одним очередное дно. Хотя, по идее, задачами подобного ведомства является именно формирование парадигм, стратегий. Чтобы понимать, куда ехать, а не констатировать, куда приехали. То, что мы на очередном дне, в целом ясно из отчётов Росстата.
— Мы не раз говорили со знакомыми бизнесменами, что развитие компаний всегда дискретно. Если в какой-то момент всё остановить, рухнет любая компания. Кризисы с одной стороны — санитары леса, а с другой стороны — позволяют кому-то подняться, а кому-то упасть. Если бы не кризис 2008–2009 годов, то десятки хороших компаний могли бы в 2011 году выйти на IPO и стать суперкомпаниями. Как «Магнит», которому удалось выйти на IPO, расплатиться со всеми долгами, висевшими на нём с момента создания. А если бы он попал в кризис, рухнул бы, и все сказали: ну надо же, какой тупой Галицкий. Это к вопросу об искусстве управления: рассчитать математически, когда надо начинать реформы, а когда не надо; это искусство, а не знание.
— Вы мило так говорите про народ… Я даже завидую вашему дефициту мизантропии. В моём мироощущении завтра включается телевизор, из него говорят: мы решили, что пора реформы запускать. И народ, те самые пресловутые 84 процента, говорят: «Боже, так мы ж этого ждали всю жизнь, скорее давайте, включайте реформы, мы поддерживаем». Вы не переоцениваете народный потенциал? Он уже давно готов к чему угодно.
— «Бей жидов, спасай Россию» — вот к этому он готов.
— У меня на палатке торговой рядом с домом наклеена панорама довоенного Кёнигсберга, и прямо рядом с башней Королевского замка красуется призыв «России — русскую власть! Долой жидов!»
— Получается, у нас народ не очень любит спокойное, эволюционное развитие. Он лучше проголосует за какие-то резкие шаги в сторону. Может быть, потому что у нас исторически строились деревянные дома, когда в Европе строили каменные? У нас труд не стоит ничего, вкладывать больше, чем нужно на время своей жизни, неинтересно. И строили тяп-ляп. Работает и так, на мой век хватит, а там кто-нибудь другой построит.
— И торговые центры из сэндвич-панелей?
— И они тоже. Именно поэтому нас легче спровоцировать на поиски врагов, чем на созидательное движение. Мы любители лёгких и быстрых рецептов, а не каких-то серьёзных изменений. Так что запуск подобной экономической реформы — очень сложная вещь. Хотя мы видели примеры и в 1998 году, и в 1993. Когда на обломках самовластья… Но там другого варианта не было.
— Начертанные на этих. обломках имена теперь звучат сугубо как проклятия
— Я с этим, конечно, не согласен. Я считаю, что это был мощный рывок страны, если бы этот тренд можно было развить, то зависимость от нефтяной иглы могла бы быть не такой сильной.
                                                «Система заточена под "жирных гусей"»
— Никак нельзя уйти от политической составляющей экономики. На днях Сергей Алексашенко, экс-зампред ЦБ, в очередном интервью заявил, что радикальное сокращение частных инвестиций, как зарубежных, так и российских, обусловлено политической ситуацией в стране. Нестабильность политическая, правовая, какая угодно останавливает инвесторов от каких-либо телодвижений.
— Политическая-то у нас как раз стабильность.
— Нестабильность не в том смысле, что завтра к власти придут коммунисты. Политическая нестабильность в том смысле, что завтра вдруг выяснится, что нам надоело воевать с Украиной (во всех смыслах), и мы начнём воевать с Белоруссией. Или с Литвой. Внешнеполитическая нестабильность.
— Тут как раз бытие определяет сознание. Если предположить гипотетическую реализацию тех идей, которые я озвучил, то акцент нужно сделать как раз на массовость. Если доходы предпринимателей и вклады в экономику страны будут существенно выше, то будет хорошо. Та же «Роснефть» платит 2 трлн рублей налогов, «Газпром» — тоже 2 трлн. Они из 17 трлн рублей доходной части бюджета дают львиную долю.
— Они и обратно получают немалые суммы.
— Но, тем не менее, есть «жирные гуси», которые реально кормят страну, зачем, мол, обращать внимание на всех остальных. Получается, что под этих «гусей» заточена и судебная система, в том числе. Остальные неразличимы на их фоне с точки зрения налогов и рабочих мест. Как только повышается уровень участия населения в предпринимательстве и экономике, тут же запустятся эффективные общественные институты. Без этого реформа той же судебной системы будет лишь отгоном одних комаров, на место которых прилетят другие.
— А что же делать с этой ужасной фигой в кармане, которую там держат столь многие наши сограждане? Они ведь и не готовы к предлагаемым вами реформам именно потому, что в глубине души они не верят. Да, попадая под машинку социологии, они говорят, что очень сильно всему верят, но в реальности претворяют в жизнь лишь стратегию выживания — не трогайте меня, мол, и я не буду бухтеть.
— Но значительная часть тех, о ком вы говорите, — это бюджетники, сотрудники госкорпораций, силовики. Те люди, которые живут по схеме, которая сложилась ещё в советские времена: если они думают, что нам платят, то мы думаем, что мы для них работаем. Патерналистское или даже паразитическое мышление. Но эту пуповину халявных ресурсов нужно порвать. Нам всем нужно включаться в рынок, в соревнование. Запускать больше предприятий, чтобы люди чувствовали себя неотъемлемой частью того или иного предприятия, чтобы их зарплата зависела от его функционирования. Не от дотаций из федерального центра. Эта курица уже перестала нести золотые яйца, теперь они железные, с падением рынка нефтепродуктов.
И на момент этого перехода политический строй лучше бы даже не трогать. В чём его уникальность: у нас сейчас эту реформу можно запустить, потому что у нас один лидер, который реально обладает ультимативными полномочиями. Где-нибудь в Америке такую инициативу могут долго тормозить, а у нас это, возможно, не минус, а плюс — авторитарная система управления. Сингапур запускался именно через авторитарное управление экономикой.
Другой вопрос, что лидер должен это прочувствовать и принять как альтернативу сегодняшней стагнации и угасанию. И губернаторы тогда все начнут заниматься рынком… в той или иной мере.
— Между тем, сегодня выпустили на свободу Евгению Васильеву. Те мысли, которые вы высказываете, требуют некоей веры населения в то, что всё это будет реализовано. К сожалению, у нас слишком много кампанейщины. И история с Васильевой есть некий пик кампанейщины в части борьбы с коррупцией. Которая закончилась известно чем: человек, осуждённый за огромные махинации с бюджетными средствами, съездил на экскурсию на зону и вернулся к поеданию устриц где-нибудь посреди Москвы. И ещё просит вернуть ей деньги. А то без денег как-то ей совсем плохо. На фоне таких вот славных явлений возможно ли повышение доверия к государственной власти?
— Это происходит step-by-step. Мне кажется, бессмысленно рассматривать отдельный эпизод с Васильевой и пытаться искать здесь победу или поражение правосудия.
— Но при этом для значительного количества людей, способных к конструктивному диалогу с властью, казус Васильевой стал в смысле доверия к этой власти именно что шагом назад. Потому что они думают: окей, мы с вами договоримся, начнём реформировать, к примеру, Налоговый кодекс, а выйдет такая же херня, как с Васильевой.
— Но Васильева же даже не вершина айсберга, но маленькая реперная точка. Опять же, почему Васильева, а не Сердюков? С него вообще всё сошло, как с гуся вода. Мы прекрасно понимаем: не может в одной организации одна быть плохой такой коррупционеркой, а начальник ничего не знать. Никто не опровергает тезис о том, что к судебной системе много претензий. Но если пытаться её одну реформировать сейчас, сядут точно такие же.
— Дело ведь не в судебной системе, а в административной. Параллельно с выходом на свободу Васильевой на 20 лет осудили украинского кинорежиссёра Олега Сенцова за то, в принципе, что он выступал против присоединения Крыма к России. А непонятно как оказавшийся в России эстонец Эсток Кохвер получил 15 лет колонии. И если было некое принципиальное решение Путина показательно наказать Васильеву, то она вышла бы на свободу не сейчас, а лет через 40.
— Но посмотрите, сколько сейчас сажают чиновников! Недели не обходится без того, чтобы Следственный Комитет кого-нибудь не прищучил, куда-то там не посадил. Но кто может сказать, что коррупция в стране уменьшилась? Наоборот, говорят, что сумма взятки в стране увеличилась. Правда, не очень понимаю, как они её считают. Значит, дело не в коррупционере, не в фамилии, не в должности. Я задавал вопрос Коновалову, министру юстиции: может быть, если у нас такая нехорошая наследственность, стоит делать законы прямого действия, без вариативности? Чтобы не было этой вилки в смысле наказания — или 200 тыс рублей штрафа, или 4 года тюрьмы. И есть бедный судья со всеми этими искушениями.
Кого у нас из адвокатов посадили за взятку? Ведь все взятки судье заносятся именно через адвокатов. Вопрос этот касается не отдельных личностей или организаций, ни даже президента, но среды. С большой степенью вариативности правоприменения.
Но почему право в современном его понимании возникло, в том числе в Англии? Почему там судятся наши бизнесмены? Потому что первопричиной возникновения права был гигантский класс собственников, возникший 700 лет назад, с претензиями друг к другу, которые они рассматривали именно в суде.
                                            «Созидающего момента нам сегодня не хватает»
— Там ведь было за что судиться, как вы верно подметили, дома там были из камня. А у нас чего судиться, завтра всё равно всё сгорит. Слушайте, а вот эта бесконечная история с обособлением, огораживанием, озабориванием, выстраиванием санкционных барьеров — сегодня за моющие средства взялись. Я сразу под мойку полез, но успокоился — два из четырёх моющих средств сделаны в России, но вот с таблетками для посудомоечной машины может быть проблема. Эта история вообще конечная?
— Это, мне кажется, реакция на действия окружающей среды. И мы пока толком не сформулировали контрмеры, которые можем донести народу. Импортозамещение это, конечно, хорошо. Но я вчера беседовал с производителями зерна, они говорят, что в нашем зерне 60 процентов импортных составляющих. Удобрения, семена, оборудование.
Хороший руководитель — всегда сказочник. Он должен рисовать перспективу. Зарплата никогда не является мотивирующей, ты её просто получаешь. А мотивирующей является именно перспектива. Нужно двигать людей, иначе они перестают вдохновенно работать. А вот именно этого вдохновенного, созидающего момента нам сегодня не хватает. Пока у нас только реактивность.
«А если поднапряжёмся, если действительно мы сможем найти резервы дополнительные, финансовые прежде всего, то мы можем через пять или максимум семь лет решить эту задачу. И производить все абсолютно у себя в России. Кроме, наверное, цитрусовых, бананов, фиников — того, что у нас по определению не растет».

Министр сельского хозяйства РФ Александр Ткачёв.
— Ну вот высказал министр сельского хозяйства Ткачёв созидательную идею, мол, мы сможем добиться «полного импортозамещения» через 10 лет. А если напряжёмся, то сможем и через 7 лет. Это вообще что — «полное импортозамещение»? Это Северная Корея? Да и туда вроде как какое-то продовольствие засылают в обмен на что-то, чтобы они совсем с голоду не сдохли.
— Это тупик. Мы жили при «полном импортозамещении» в Советском Союзе. Мы же всё производили. Но сейчас оказывается, что даже при производстве «социального» сахара себестоимость была выше раза в 3–4.
К тому же глобализация, территориальная специализация — это не политическая, а экономическая вещь. Есть люди, которые производят что-то лучше, чем другие люди. И товарообмен выгоден, как правило, двум сторонам. Стратегия «всё полностью импортозаместить» — это утопия.
— На недавнем постинтеллектуальном форуме Кафки и Оруэлла главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов сказал по этому поводу вещь, которая мне прямо очень понравилась. Что все чиновники во всех вопросах сейчас считают, что лучше сделать больше и получить «ай-ай-ай», чем сделать меньше и получить подозрение в дезертирстве и в слабости. Играют, так сказать, в «очко», набирают не 21, а 22, 23, 24 или даже все 30 очков, чтобы не попасть в категорию «недобравших». И оттуда берутся все эти статьи Нарышкиных-Ивановых про врагов, которые нас очень сильно окружили. И Ткачёв с его призывами к «полному импортозамещению» где-то тоже в этой парадигме находится. Чтобы враги, не дай Бог, не прислали нам отравленный сахар или виноматериалы.
— Но так получилось, что нас резко обидели. Конечно, внутри есть некоторое раздражение. Как только кто-то первым даст сигнал к ослаблению этого противостояния с Западом, всё начнёт тут же сокращаться.
— Понятно, надо, чтобы прилетела Саманта Смит.
— Важно, чтобы Самант было несколько, с разных территорий.
— Пока летят только истребители F-22, из США в Европу.
— Но и с нашей стороны созидательного импульса нет, есть только бубнёж про импортозамещение. Но возьмите наш мамоновский завод «Hipp», который вот-вот закроется — это что, импортозамещение? Или тот же картофель, для выращивания которого нужны импортные семена. Никто ведь не смотрит «вдолгую». Переходим на импортозамещение — но как? А техника? А удобрения? Это ведь сложные производственные цепочки, в результате которых появляются продукты. Даже в цене топлива для техники лишь 10 процентов это сырьё, остальное — технологии, логистика, налоги.
Надо чётко понимать, что нужна долгосрочная программа. Сама по себе концепция импортозамещения правильная, но её, как любое полезное дело, легко угробить, выдернув необходимые на нынешнем этапе импортные ресурсы.
— Не могу не спросить про неумолимо приближающийся 2016 год. Вроде бы понятно, что наши власти хотят получить из федерального центра для решения «проблемы-2016», вроде как определён механизм распределения этих ресурсов по тем предприятиям, которые решено поддерживать. Мало у кого есть стопроцентная уверенность, что всё это сработает в условиях крайне напряжённого федерального бюджета. Всё же 60 млрд рублей на один регион, причём на условиях их распределения силами местных чиновников, это даже год назад выглядело немного утопично. Да и механизм администрирования не очень прозрачен, плюс, скорее всего, будет реализован погодовой принцип распределения субсидий — год предприятия платят таможенные пошлины, надеясь, что затем их им субсидируют. Как жить-то будем с 1 апреля?
— Я беседовал с резидентами ОЭЗ, они сейчас готовят нормативный акт, если нам удастся его реализовать, то, наверное, механизм упростится. Акт этот должен привязать субсидию к начисленному таможенному платежу.
— Но ведь не раз говорилось, что такие затеи будут немедленно оспорены ВТО.
— Сейчас, я так понимаю, нам ВТО уже по барабану, действуют санкции, которые сами по себе противоречат условиям ВТО. Тем не менее — идея в том, что платежи происходят безденежно, обмен бумагами, взаимозачёт.
— Как-то ваши резиденты поздновато спохватились, это же должен быть федеральный нормативный акт, законопроект осядет, как это обычно бывает, на год-полтора в первом чтении. Пример закона Жукова-Бурыкиной очень хорошо известен, он полтора года лежал без движения. Но я даже не совсем об этом спрашиваю. Предположим, нам субсидируют все эти платежи, случится гипотетическая ситуация, при которой волки будут целы, а овцы сыты, деньги дали и распределены они были адекватно. Но спасёт ли нас эта единственная комплексная мера поддержки?
— Нет, как мне кажется. Может быть, сработает стратегия точечного привлечения градообразующих предприятий.
— Понятно, что ключевым источником ликвидности будет федеральный бюджет. Это и ЧМ-2018, и ФЦП, и оборонные проекты — есть слух, что военные вновь хотят привести в порядок Балтийскую косу. Но это всё не очень экономические процессы.
— Да, добавочной стоимости это всё не создаёт. Я согласен, идеи я не вижу. Может быть, она есть. Но в этом смысле Якунин для нас может стать не самым слабым звеном, а может стать и палочкой-выручалочкой. Человек будет сидеть здесь, внутри, будет считать себя членом местной команды.
— Точно будет? Олег Ткач был членом команды?
— Ткач — был. Другое дело, что у него был определённый спектр вопросов, которые он мог решать, и он их добросовестно решал.
— Но никто не знает об этих вопросах.
— Он фигура непубличная. Он как спецпосол по особым поручениям. «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна». Но спецпоручения он выполнял. Где-то продвинуть документ, обеспечить встречу для губернатора с нужными и важными людьми. Это законы жанра.
— Ну, ему на смену идёт, как внезапно выяснилось, настоящий секретный посол.
Владимир Якунин покинул пост главы РЖД после встречи с президентом РФ Владимиром Путиным. Как пишет «Lenta.Ru», об этом газете «Ведомости» сообщил неназванный федеральный чиновник.  По словам источника издания, тогда Якунин пришёл просить государственные субсидии. «Якунина на той встрече попросили сокращать издержки, он в ответ начал возмущаться, сообщил, что не может сократить и уйдет в таком случае. Президент сказал: „Ну и уходи“», — заявил газете чиновник.
— Якунин в этом смысле «спец-спецпредставитель». Я думаю, его деятельность будет ещё более непубличная. Хотя сам он по своей природе человек очень публичный, очень любит выступать. С этой точки зрения нам точно не будет скучно. Функция сенатора сегодня такова, что Якунин может стать гораздо более ценным, чем любой всенародно избранный населением сенатор. В Совете Федерации представлены 85 регионов, это фактически 85 партий. Протолкнуть идею одной партии, одного региона практически невозможно, не имея каких-то субъективных, личностных, прочих отношений с разными игроками.
— То есть это продолжение старой песни про «калининградскую команду в Москве»?
— Наверное. У неё сейчас появился серьёзный локомотив.
— Но ведь она звучит уже столько лет. И кто может быть серьёзнее вице-спикера Госдумы, бывшего вице-премьера Александра Жукова? А что мы получили от его депутатства?
— Но тот же закон «Жукова-Бурыкиной» ведь был принят.
— Ценность закона, как мне кажется, не в факте его существования, но в практике его правоприменения. Которой пока что никто не видел. Тем не менее — финальный вопрос. Вы говорите о том, что все эти люди помогут нам, калининградцам отстаивать наши интересы в Москве. А они у нас остались, эти интересы? Есть неприятное ощущение, что годы замыливания калининградского вопроса привели к закономерному результату: мы перестали хотеть чего-то особенного. Или потеряли возможность формулировать наши желания. История со списком мер по решению «проблемы-2016» тому лишнее подтверждение, туда не вошла и треть от предложенных местными предпринимателями. Это как с очень красивой женщиной: если очень долго за ней ухаживать, а она никак не отвечает взаимностью, ну совсем тебя не хочет, то переключаешься на кого-то попроще. Размывание амбиций.
— Мне кажется, мы живём одной жизнью со всей страной. Наверное, мы её слепок, а страна в последние годы успокоилась. Был некий неформальный договор между властью и населением. Сейчас, возможно, наступает момент для изменения этой ситуации. Да и пока что макроэкономические показатели не внушают паники.
— Отчёт Росстата о социально-экономическом положении Калининградской области в первом полугодии выглядит, мягко говоря, мрачно.
— Да и по всей стране ситуация не райская.
— Для нас это сомнительное утешение.
— Но процесс накапливания усталости металла должен пройти. И он должен пройти, и все должны стать чуть менее сытыми.
Сытый волк овец не ест. Отсюда и вялая внутрирегиональная политическая жизнь. Откуда на этом фоне могут взяться идеи? Если нет бурления, нет состязания — откуда появится конкуренция?

Текст — Алексей МИЛОВАНОВ,  «Новый Калининград.Ru».

Ссылка на источник: https://www.newkaliningrad.ru/news/economy/6731431-nikolay-v…

Назад